Корнилов С. В.
Первая мировая война и обоснование патриотизма в русской философии
Первая мировая война сыграла огромную роль в становлении русского национального самосознания. Существенный вклад в осмысление уроков войны внесли отечественные мыслители, среди них: Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Вяч. Иванов, И.А. Ильин, В.В. Розанов, Е.Н. Трубецкой, В.Ф. Эрн и др. Под влиянием событий войны качественно изменилась философская проблематика: на первый план выдвинулись тесно связанные между собой вопросы войны и мира, жизни и смерти, Родины – проблемы, сфокусированные в концепции патриотизма. В чем же состоит обоснование идеи патриотизма русскими мыслителями? Какое значение их разработки имеют для современной России?
Для ответа на поставленные вопросы целесообразно начать с рассмотрения изменений, произошедших в Отечестве с началом Первой мировой войны, а также проанализировать их оценку русскими мыслителями. В.В. Розанов отмечал, что в те дни Россия стала неузнаваема: все наносное, суетное, мелкое было смыто очистительной бурей войны. Вместо столь характерного для обывателей заискивания и преклонения перед чужим появилось осознание самодостаточности. «Как в лучшие времена истории, Россия стоит одна нераздельна, – потому что на границе встал враг, угрожающий нам всем «без разделений», угрожающий нам всем», – констатировал мыслитель [4].
Враг, вторгшийся в русские земли, появился не вдруг, он тщательно готовился к войне. Кто же взращивал милитаризм в Германии? Одним из значительных достижений русских мыслителей начала ХХ века стал анализ связи отвлеченных категорий западной философии с земными реалиями. В речи В.Ф. Эрна «Кант и Крупп», произнесенной на заседании Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева 6 октября 1914 г., он предельно точно сформулировал суть вопроса: «Но вот налетает война. Под мягкой шкуркой немецкой культуры вдруг обнаружились хищные, кровожадные когти. И лик «народа философов» исказился звериной жестокостью. Малин и Лувен, Калиш и Реймс вызвали бурю негодования, и все разом, дружно решили, что немецкая культура – одно, а зверства – другое, что Кант и Фихте столько же повинны в милитаристических затеях прусского юнкерства, сколько Шекспир и Толстой, и потому: да здравствуют Кант и Гегель, и да погибнут тевтонские звери!
Моя речь – самый страстный протест против этого упрощенного понимания всемирной истории. Я сразу скажу свои тезисы и затем перейду к доказательствам. Я убежден, во-первых, что бурное восстание германизма предрешено Аналитикой Канта; я убежден, во-вторых, что орудия Круппа полны глубочайшей философичности; я убежден, в-третьих, что внутренняя транскрипция германского духа в философии Канта закономерно и фатально сходится с внешней транскрипцией того же германского духа в орудиях Круппа» [5]. Сегодня кое-кто стремится стыдливо замолчать эту связь. Раньше данной «транскрипции» не стеснялись: в 1914 г. философский факультет Боннского университета присудил и самому Круппу, и директору его заводов Аусенбергу звание почетного доктора.
Европейскому обществу начала ХХ века, возникшему в результате развития буржуазных общественных отношений, в целом была присуща глубокая духовная и нравственная разъединность. Каждый в нем преследовал свой собственный интерес, отличный от интересов других людей. Личное благосостояние рассматривалось как главная цель жизни. Единственной реальной почвой всех оценок стал частный интерес. «Сочувствие» и «солидарность» понимались лишь как временные параллели в судьбах людей, преследующих свои собственные интересы. Что же произошло с этим обществом в 1914 году?
«…Война вторглась неожиданно в нашу жизнь и заставила нас гореть не о себе и работать не для себя, – отмечал И.А. Ильин. – Она создала возможность взамного понимания и доверия, она вызвала нас на щедрость и пробудила в нас даже доброту. Война насильственно вдвинула в наши души один общий предмет; она противопоставила нашему мелкому повседневному «здесь» – некое великое «там» и потрясла нас этим «там» до корня» [2]. Что же это был за «общий предмет»? Рано или поздно человек открывает для себя существование важнейшего экзистенциального вопроса – о Родине. В поворотные моменты нашей жизни ощущается вся значимость места, где человек родился; оно только на первый взгляд может казаться случайным, но на самом деле делает нас сопричастным бытию.
Развивая свои идеи в последующих трудах, И.А. Ильин возражал тем, кто объявлял патриотическую идею несостоятельной в современных условиях. Ошибка оппонентов, отмечал философ, состоит в том, что в основе их представлений лежит подмена «родины» ее «суррогатом», который ошибочно принимают за родину, а именно: эмпирические условия жизни (природные или исторические) рассматриваются как нечто самостоятельное. Однако ни территория, ни климат, ни привычный быт и язык, ни хозяйственный уклад или гражданство не составляют родины, ибо «родина есть нечто от духа и для духа». Природные, исторические, кровные связи, только приобретая духовое значение, становятся предметом патриотической любви. При таком условии человек воспринимает их как материал для духа – не только своего собственного, но также духа предков и духа народа.
">Анализируя природу патриотизма, И.А. Ильин характеризует его как определенную ступень духовного опыта и духовного развития. «Тот, кто говорит о родине, утверждал мыслитель, - разумеет (сознательно или бессознательно) духовное единство своего народа… Это единство вырабатывается исторически, в борьбе с природой, в создании единой духовной культуры и в самообороне от вторгающихся нарушителей. Это единство закрепляется своеобразием национально-культурного акта и системой навязывающихся исторически-культурных и государственно-хозяйственных задач. Каждый народ призван к тому, чтобы принять свою природную и историческую «данность» и духовно проработать ее, одолеть ее, одухотворить ее по-своему, пребывая в своем, своеобразном национально-творческом акте» [3].
Вывод Ильина о том, что родина – духовная реальность, позволяет ему сформулировать еще одно принципиальное положение: ее обретение связано с личной духовностью человека, следовательно, тот, кто лишен духовного опыта, не будет способен и к патриотизму. Вместе с тем, если любовь к родине, как и всякое настоящее чувство, коренится в глубинах человеческой души, то подлинное обретение родины каждым из людей переживается самостоятельно и самобытно. Это значит, что «казенный» патриотизм, т. е. навязываемый извне, принудительно, может на самом деле и не способствовать развитию чувства родины. Задача воспитания в этом плане заключается в том, чтобы пробудить у ребенка настоящий патриотизм, то есть исповедовать его и доказывать реальными делами.
Акт духовного самоопределения личности состоит в приобщении ее к нации и родине. А внутренняя и внешняя эмпирическая данность, проработанная духом, подчеркивает мыслитель, представляет собой национально-духовный уклад, связующий людей. У каждого народа он своеобразен и проявляется специфически в различных областях человеческой жизни – в искусстве, верованиях, нравственности, познании, хозяйственной деятельности.
Содержательное раскрытие особенностей русского патриотизма мы находим у Н.А. Бердяева. Отечественная мысль, русские искания, отмечал мыслитель, со всей очевидностью свидетельствуют о существовании русской идеи, наиболее полно выражающей характер и призвание русского народа. Национальный тип, народная индивидуальность с трудом поддаются строгим научным определениям. Можно согласиться с Бердяевым в том, что тайна всякой индивидуальности постигается лишь любовью и в ней остается нечто непостижимое до конца, невыразимое в системе рассудочных дефиниций.
При этом патриотизм вовсе не заключается в идеализации народной жизни. Природа русского человека, по мнению Бердяева, очень противоречива. Ему присущи и смирение, отречение, но также и протест против несправедливости жизни, бунт. Сострадательность, жалостливость соседствуют с возможной жестокостью, любовь к свободе – со склонностью к рабству. Отечественная история дает впечатляющие примеры как деспотизма и невиданной гипертрофии государства, так и анархии. Обостренное сознание личной индивидуальности сочетается с безличным коллективизмом, воинствующее безбожие – с исканиями Бога. «Противоречивость и сложность русской души, – заключает мыслитель, – может быть, связана с тем, что в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории – Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное» [1].
Русские мыслители, осмысливая опыт Первой мировой войны, последующее историческое развитие, внесли ценный вклад в философское обоснование патриотизма. Сегодня сформулированные ими идеи актуализируются в условиях, когда Россия сталкивается с новыми вызовами.
Литература
1. Бердяев Н.А. Русская идея // О России и русской философской культуре. – М., 1990. С. 44.
2. Ильин И.А. Война и культура. – М., 1915. С. 7-8.
3. Ильин И.А. Путь к очевидности. – М., 1993. С. 232.
4. Розанов В.В. Война 1914 года и русское возрождение. – Пг., 1915. С. 33.
5. Эрн В.Ф. От Канта к Крупу: Соч. – М., 1999. С. 308–309.
